* * *
Ушли Солоны и Ликурги,
Пришли другие им во след;
И все равно порядка нет,
И все равно не правит мудрость.
И все равно кипят бои,
И беженцы бегут от гари,
И лгут политики, как лгали,
Узоры лжи плетя свои.
* * *
А ты, родился чернобылом
Жизнь не окончишь лебедой;
С тобой останется что было,
Все что в душе пронёс с собой.
То и достигнешь, но не выше,
Что дал Господь тебе достичь,
И очень многое увидишь
Телесной шелухи опричь.
* * *
Со мной умрет и красота,
Та красота, что мне доступна;
А что потом придет-наступит,
О том молчит гранит-плита.
Я так тебя любил, земля,
С тобою мне расставаться грустно,
Я упаду на травы грудью,
Вихры травинок шевеля.
Уносит ветер облака,
Блестят от солнца речки струю,
Довольно много не достроил,
Оставлю так, наверняка.
* * *
Я по земле хожу пока,
Ромашки вижу и купавы,
Мне кланяются луга травы,
Мне улыбается река.
Мне машут листьями кусты,
Мне пыль дорожная знакома,
Подруга рыжая — солома,
И телеграфные кресты.
Я не в обиде на судьбу,
Я получил ее подарки:
Вечерний ливень, полдень жаркий,
И ночью яркую звезду.
* * *
Я не поднялся над заботами,
Стремился мало к высоте,
И заблудился в суете,
И оградил себя заборами.
О плоти много мыслил я,
О бренной пище, о жилище.
В руках прошелестели тыщи,
Спал сладко в свежести белья.
Лишь иногда брел в гуще строк
Ища красивые напевы,
Отодвигал рассудка пену
И брал у красоты урок.
* * *
Не смотри свысока, юный друг,
На того, кто стихам не предан,
Кто не может беседовать с небом,
У кого узок жизненный круг.
Поживешь и узнаешь сполна,
Что не всем выдаются крылья,
Что важней для иных крыша,
Так же лишняя пара белья.
И обижен ты, а не он,
Ты себя не прокормишь стихами.
Но себя прокормит механик,
Что в железки свои влюблён.
* * *
Сердцу тоскливо, не так ли?
Попробуй тоску обеззвучь.
Капли, свинцовые капли.
Грубая шкура туч.
Осень свисает с веток,
Льётся густая тень.
А для кого-то это –
Летний солнечный день.
* * *
Зачем задавать вопросы
Тому, кто сей создал свет;
О сокровенном спросишь,
Но не получишь ответ.
Ответ не получишь — не время,
Здесь многое не узнать;
Незнание терпи и бренность,
Прими как бурю, как гладь.
Наступит тот час — узнаешь,
Когда промелькнут дни.
Видишь - звезды мерцают? —
Молча мерцают они.
* * *
А кто не желал счастья?
Не видел цветные сны?..
Бродил по земле прекрасной
Восторженный блудный сын;
Он ведал — ничто не вечно,
А дни пролетают как пух,
Что скоро наступит вечер —
И солнечный диск потух.
Он радости светлой пленник —
Высот не достоин он.
Но станет и он на колени,
Пред небом. Прервётся сон.
* * *
Со мной умрет и красота,
Та красота, что мне доступна;
А что потом придет-наступит,
О том молчит гранит-плита.
Я так тебя любил, земля,
С тобою мне расставаться грустно,
Я упаду на травы грудью,
Вихры травинок шевеля.
Уносит ветер облака,
Блестят от солнца речки струю,
Довольно много не достроил,
Оставлю так, наверняка.
* * *
Я по земле хожу пока,
Ромашки вижу и купавы,
Мне кланяются луга травы,
Мне улыбается река.
Мне машут листьями кусты,
Мне пыль дорожная знакома,
Подруга рыжая — солома,
И телеграфные кресты.
Я не в обиде на судьбу,
Я получил ее подарки:
Вечерний ливень, полдень жаркий,
И ночью яркую звезду.
* * *
Я не поднялся над заботами,
Стремился мало к высоте,
И заблудился в суете,
И оградил себя заборами.
О плоти много мыслил я,
О бренной пище, о жилище.
В руках прошелестели тыщи,
Спал сладко в свежести белья.
Лишь иногда брел в гуще строк
Ища красивые напевы,
Отодвигал рассудка пену
И брал у красоты урок.
* * *
Не смотри свысока, юный друг,
На того, кто стихам не предан,
Кто не может беседовать с небом,
У кого узок жизненный круг.
Поживешь и узнаешь сполна,
Что не всем выдаются крылья,
Что важней для иных крыша,
Так же лишняя пара белья.
И обижен ты, а не он,
Ты себя не прокормишь стихами.
Но себя прокормит механик,
Что в железки свои влюблён.
* * *
Сердцу тоскливо, не так ли?
Попробуй тоску обеззвучь.
Капли, свинцовые капли.
Грубая шкура туч.
Осень свисает с веток,
Льётся густая тень.
А для кого-то это –
Летний солнечный день.
* * *
Зачем задавать вопросы
Тому, кто сей создал свет;
О сокровенном спросишь,
Но не получишь ответ.
Ответ не получишь — не время,
Здесь многое не узнать;
Незнание терпи и бренность,
Прими как бурю, как гладь.
Наступит тот час — узнаешь,
Когда промелькнут дни.
Видишь - звезды мерцают? —
Молча мерцают они.
* * *
А кто не желал счастья?
Не видел цветные сны?..
Бродил по земле прекрасной
Восторженный блудный сын;
Он ведал — ничто не вечно,
А дни пролетают как пух,
Что скоро наступит вечер —
И солнечный диск потух.
Он радости светлой пленник —
Высот не достоин он.
Но станет и он на колени,
Пред небом. Прервётся сон.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэт и еврейский язык - zaharur На вышеприведённой фотографии изображена одна из страниц записной книжки Александра Сергеевича Пушкина, взятая из книги «Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты». — 1935г.
В источнике есть фото и другой странички:
http://pushkin.niv.ru/pushkin/documents/yazyki-perevody/yazyki-perevody-006.htm
Изображения датированы самим Пушкиным 16 марта 1832 г.
В библиотеке Пушкина была книга по еврейскому языку: Hurwitz Hyman «The Elements of the Hebrew Language». London. 1829
Это проливает некоторый свет на то, откуда «солнце русской поэзии» стремилось, по крайней мере, по временам, почерпнуть живительную влагу для своего творчества :)
А как иначе? Выходит, и Пушкин не был бы в полной мере Пушкиным без обращения к этим истокам? Понятно также, что это никто никогда не собирался «собирать и публиковать». Ведь, во-первых, это корни творчества, а не его плоды, а, во-вторых, далеко не всем было бы приятно видеть в сердце русского поэта тяготение к чему-то еврейскому. Зачем наводить тень на ясное солнце? Уж лучше говорить о его арапских корнях. Это, по крайней мере, не стыдно и не помешает ему остаться подлинно русским светилом.
А, с другой стороны, как говорится, из песни слов не выкинешь, и всё тайное когда-либо соделывается явным… :) Конечно, это ещё ничего не доказывает, ведь скажет кто-нибудь: он и на французском писал, и что теперь? И всё же, любопытная деталь... Впрочем, абсолютно не важно, была ли в Пушкине еврейская кровь, или же нет. Гораздо важнее то, что в его записной книжке были такие страницы!
