«Не сторож я ему», — вещали
Когда-то Каина уста.
От грубой лжи мы не отстали,
Поем со старого листа.
Но этим Бога не обманешь,
Он знает Авеля судьбу,
Желаний наших видит стаи,
Напыщенность и похвальбу.
Путь Вседержителя неведом,
Ни мне неведом, ни тебе.
А этим, Каина ответом,
Усугубляем путь себе.
* * *
Промелькнуло цветное лето,
Отшумело зелёной листвой.
Мало света, как мало света,
И как серости плотен настой.
Посмотри, что осталось от выси.
Солнце – в тучу ушедший трамвай…
Всё хорошее ты выпил,
Что осталось на дне — допивай.
* * *
И опять не дает спать,
И тревожит опять что-то:
«Ты обязан это сказать!» —
«Разве в этом нуждается кто-то?»
Встану и полумрак прогоню,
Потревожу бумагу и ручку.
И потянутся строчки к огню,
И себя, и меня мучая.
И сомнение опять принесёт —
Эти самые крики птичьи:
«Ну, кому это нужно все?
Каждый занят своим, личным».
* * *
Из какого притона тучи
Выползают на радость ветрам?
Выползают и хлещут колючками,
Нрав желая явить свой с утра.
Тучи все омрачить могут,
Это дело им любо, видать, —
Размесили проселок-дорогу:
Грязь — по оси (куда, благодать!)
Неуютно. Промозгло. Тягуче.
И ничто не порадует глаз.
Ох, вы, тучи! Низкие тучи!
И откуда во множестве вас?
* * *
Стоит подмытая береза,
Открытая со всех сторон...
Все будем мы — у перевоза,
Там, где командует Харон.
Нам о недобром ветер свищет,
И разговор его не нов...
Но, мы пили красотищу,
Дышали запахом лугов!
* * *
Тихо. Тепло. Сонно.
Зеркало тихой реки
Небо опять короновано
Ярким закатом таким.
Вечера плавный выход ,
Движется он не спеша.
Сонно. Тепло. Тихо.
Этого просит душа.
* * *
А время тянется, как нить.
Нить эту не переменить.
Не будет нас. Как говорится,
Она все так же будет виться.
* * *
Упражнения, правила —
Сгинь все, околей —
Ей другой понравился,
Я не нужен ей.
Теорем прочь гнутости,
Ширина, длина...
Сердце мое глупое —
Бедная страна.
* * *
Сердце простить стремится.
Сердце — прощению родня.
Сердце измены боится,
Словно солома огня.
Только приходит другая,
Тянутся руки к ней.
Сердце измена сжигает.
Сердца измена сильней.
* * *
Сохнут: вода и слезы.
Сохнут ресницы твои.
Слов несмышленые слетки,
Верят внезапной любви.
Клятвы — дождинками в луже,
Смят у тропы чернобыл.
Да, я тебе не нужен
Нужен когда-то я был..
* * *
Провожаю тебя взглядом,
Сердце будит тепло, не зной.
Мне улыбки твоей надо,
Мимолетной улыбки одной.
Синеву пропускает ясень.
В речке камешки видно на дне.
Я не волк, что кусками мясо
Вырывает у жертвы своей.
Ты поймешь это, только не скоро, —
Состоит мир не сплошь из скотов.
Провожу я тебя взором,
Вот и все, и подарок готов.
* * *
На юное тело бросается страсть, —
Любовная страсть, помогая упасть.
Редко которое — не поддается,
Чаще под натиском бурным сдается.
* * *
Ты говоришь: «Пройдет», — наверно,
Я возражений не мечу.
Я очень слушатель примерный,
ЯИ голос слушать твой хочу.
Спилили дерево, а корни?..
Овраг глубок от талых вод.
И сердце очень долго помнит,
Хоть, по теории, «пройдет».
* * *
Надежды изранены крылья.
Изорваны неба края.
Тебя не нашла открытка,
Отправил которую я.
Вон черная нитка продета.
И пепел на светлом плаще.
И долго не будет рассвета,
И если он будет вообще.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэзия : Поэт и еврейский язык - zaharur На вышеприведённой фотографии изображена одна из страниц записной книжки Александра Сергеевича Пушкина, взятая из книги «Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты». — 1935г.
В источнике есть фото и другой странички:
http://pushkin.niv.ru/pushkin/documents/yazyki-perevody/yazyki-perevody-006.htm
Изображения датированы самим Пушкиным 16 марта 1832 г.
В библиотеке Пушкина была книга по еврейскому языку: Hurwitz Hyman «The Elements of the Hebrew Language». London. 1829
Это проливает некоторый свет на то, откуда «солнце русской поэзии» стремилось, по крайней мере, по временам, почерпнуть живительную влагу для своего творчества :)
А как иначе? Выходит, и Пушкин не был бы в полной мере Пушкиным без обращения к этим истокам? Понятно также, что это никто никогда не собирался «собирать и публиковать». Ведь, во-первых, это корни творчества, а не его плоды, а, во-вторых, далеко не всем было бы приятно видеть в сердце русского поэта тяготение к чему-то еврейскому. Зачем наводить тень на ясное солнце? Уж лучше говорить о его арапских корнях. Это, по крайней мере, не стыдно и не помешает ему остаться подлинно русским светилом.
А, с другой стороны, как говорится, из песни слов не выкинешь, и всё тайное когда-либо соделывается явным… :) Конечно, это ещё ничего не доказывает, ведь скажет кто-нибудь: он и на французском писал, и что теперь? И всё же, любопытная деталь... Впрочем, абсолютно не важно, была ли в Пушкине еврейская кровь, или же нет. Гораздо важнее то, что в его записной книжке были такие страницы!
